Прошло около трех минут, после чего в дверь с той стороны стукнули. Охранники моментально среагировали — схватились за ручки дверей и с поклонами потянули на себя. Застыли так, изображая почтительность и уважение выходящим.

Из кабинета вышло около семи человек. Они молчаливо поклонились сэнсэю, тот также молча поклонился в ответ каждому. Причем кланялся как с равными. Мы с Киоси не разгибались, приняв самый почтительный угол наклона. В конце концов из дверей выходили не последние люди клана Казено-тсубаса-кай, можно и поприветствовать от души.

Семь человек прошли к выходу, а следом за ними вышла Мизуки Сато. Её глаза сверкали двумя бриллиантами, но это был вовсе не милый блеск — сейчас это сверкание напоминало солнечный зайчик на лезвии катаны. Она молча поклонилась нам и жестом пригласила пройти внутрь.

Когда я проходил мимо охранника, то не смог удержаться от озорного подмигивания. В ответ его лицо передернулось, как будто к нерву приставили оголенный провод под напряжением.

Внутри кабинета царила мраморная чистота и кожаное удобство. По полу из гладких плит мы подошли к большому столу из красного дерева. Во главе стола восседал оябун Казено-тсубаса-кай Кейташи Сато. Слева от него уже знакомый вакагасира Иширу Макото, справа убеленный сединами мужчина в позолоченных очках.

Ещё двое мужчин расположились по длине стола. К ним присоединилась и Мизуки. Мы же остались стоять под прицелом шести пар глаз. Я почему-то почувствовал себя как на ковре у директора детского дома, когда меня вызвали в незрелом возрасте потому, что «нечаянно» разбил лица двум своим давнишним «добрым соседям» по койко-месту. Также стоял, а в воздухе витало психологическое напряжение. И это напряжение давило, наматывая нервы на кулак молчащего начальника.

— Как ваше здоровье, сэнсэй Норобу? — спросил оябун, обращаясь к самому старшему из нашей троицы. — Ну что же вы стоите? Присаживайтесь, вам тут всегда рады.

— Благодарю вас за интерес, Сато-сан, — поклонился Норобу и сел в свободное кресло. — Всё прекрасно, чувствую себя отлично, правда, иногда сердечко пошаливает…

Понятно, сейчас полчаса будут спрашивать друг друга о всякой лабуде, а нам с Киоси придется стоять и внимать невероятной мудрости. И не сметь поднимать глаза, а то это может посчитаться неуважением и бестактностью.

Хм, неуважением… Вот как-то была передача про горилл, так там рассказывали, что прямой взгляд горилла принимает как вызов. Но мы-то культурные люди… или же недалеко ушли от горилл?

И в самом деле, около десяти минут велись неторопливые разговоры о погоде, о просмотренных фильмах, о надоях… То есть, о всякой фигне, но так положено — непринято сразу же переходить к обсуждению дел. Сначала нужно задать необходимый настрой.

В конце концов оябун перешел к делу:

— Думается мне, сэнсэй, что сердечко у вас шалит из-за всяческих напастей? В последнее время так много всего произошло…

Ага, это намек на то, как мы со «старой гвардией» окончательно спровадили дух комиссара на тот свет. И как пощипали Хаганеноцуме. И как победили Ицуми с его элексирами. Как убили детей аристократов… Блин, а ведь мы много чего натворили в последнее время.

— Да, что есть, то есть. Напастей немало, но это не дает крови застояться и приносит прибыль, — улыбнулся сэнсэй.

Это сэснэй намекнул, что в результате наших действий упрочилась территориальная целостность Казено-тсубаса. А вместе с приросшими территориями повысилась и прибыль клана. Деньги тоже играют немалую роль. Долг, честь и достоинство — это, конечно, хорошо, но вот без денег они мало кому нужны.

— Что правда, то правда. Движение вперед не дает крови закиснуть. Но иногда она проливается напрасно, а иногда и вовсе не льется там, где ей положено плеснуть.

Киоси опустил голову. Он уже понял, что эти иносказания касаются непосредственно его. Вакагасиры пока молчали. Они не вмешивались в разговор между оябуном и главным оммёдзи клана. Возможно, уважали старика, а может быть ждали своего момента, подмечая малейшие промашки в беседе.

— Сато-сан, если крови суждено пролиться, то она прольется, — твердо сказал сэнсэй. — Если ей сейчас удалось избежать этого, то это вовсе не означает, что она может успокоиться.

Оябун перевел взгляд на Иширу. Тот понял босса с полуслова.

— В том-то и дело, многоуважаемый сэнсэй. Если в одном месте не ударил фонтанчик, то в другом может образоваться водопад. Да и любой уважающий себя плотник вам скажет, что если вовремя не заделать прохудившуюся плотину, то через какое-то время вода дырочку найдет и может случиться непоправимое для всех, кто находится рядом с этой плотиной, — произнес Иширу неторопливо, тщательно подбирая слова.

Ох и любят же они всё тут усложнять, переводя обычный разговор на поэтическую тарабарщину. Замучаешься переводить, а ведь ещё надо ответить так, чтобы поняли как надо, а не переврали слова в негативном отношении. Поэтому мы с Киоси стояли и молчали.

— Я согласен с вами, Макото-сан. Однако, если те, кто находится рядом с плотиной, предпримут усилия по ремонту, то им ничего не будет угрожать, — ответил с легкой улыбкой сэнсэй.

Я видел, что его левая рука чуть подергивается. Ого, как всё серьезно. Похоже, что в этих иносказаниях сквозит какая-то хрень. И эта хрень вряд ли будет хорошей для нас. Люди в кабинете замолчали. Мизуки с сожалением посматривала на нас.

Нет, я не поднимал головы, но периферийное зрение работало как надо.

— Мы долго думали о сложившейся ситуации, — произнес наконец оябун. — Убежавший Сакурай принесет нашему клану очень много проблем. Возможно, это будет началом войны с Хаганеноцуме-кай.

— Но мы же всех их убили! — вырвалось у Киоси.

— Заткнись немедля! — вскричал сэнсэй. — Не смей даже пикнуть, пока тебя не спросят!

— Но…

— Небесный Захват! — крикнул Норобу.

Киоси схватился за горло. Его подняло в воздух, отчего он заболтал ногами. Противная штука этот Небесный Захват, но для затыкания ртов очень действенный. Со стороны может показаться, что сэнсэй с выставленной рукой и болтающий ногами Киоси изображают джедая и его жертву из фильма «Звездные войны», вот только никто ничего не изображал.

— Сэнсэй, оставьте наказание своих подопечных до дома. Вернее, одного подопечного, — сказал оябун.

— То есть как одного? — вырвалось у меня.

Самопроизвольно вырвалось. Я должен был стоять и молчать в тряпочку, но поднявшееся возмущение на миг расслабило волю и выплеснулось наружу. Похоже, что юношеский максимализм Такаги дает о себе знать.

Оябун только покачал головой, а сэнсэй злобно сверкнул на меня глазами. Я поджал губы и поклонился. Сэнсэй отпустил покрасневшего Киоси. Мальчишка тут же начал потирать шею, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. А я же чувствовал, как у меня загораются уши. Фигурально.

Косяк! Какой же косяк…

— Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают еду и изводят учителей, — покачал головой седовласый мужчина, сидящий по правую руку от оябуна. — Эх, а ведь мы были не такими…

— Сайко-комон Хамада Изао прав. Да, мы были более послушными детьми. И выросли уважаемыми членами общества, — произнес оябун.

Сначала все замолчали, а потом на лице оябуна появилась улыбка. Вот тут возникшее напряжение разом спало, как будто кто-то дернул за рубильник подачи электричества. Люди заулыбались, некоторые откинулись на спинки кресел.

— Молодой Такаги, скажи, почему ты так держишься за этого тануки? — спросил оябун.

Я взглянул на сэнсэя, тот едва заметно кивнул. Значит, говорить можно.

— Сато-сан, я заступился за Киоси, когда тот один сражался против троих. Он не отступал, а наоборот — кидался на обидчиков и огрызался. По доброте душевной я угостил этого малыша едой, а потом… Потом он прикипел к нам и мы… И мы с сэнсэем привязались к нему тоже. Всё-таки мы в ответе за тех, кого приручили, — я ввернул цитату Сэнт-Экзюпери как нельзя к месту.