— Все обо всем, но ни о чем конкретно, — Маска к услышанному отнеслась скептически. — Почему мертвое ведет себя, как живое?

Верховный озвучил вопрос.

И маг задумался.

— Потому что… оно тоже живо? Но иной жизнью? — предположил он.

— Чудесное объяснение… ладно, не важно… со временем разберемся. А сейчас у нас иная задача.

Дорога снова уперлась в лес, правда, этот проходил узкой рыхлой полосой, рассекающей поле…

Ицтли замедлился, явно сомневаясь, стоит ли идти без разведки. Но маг, приподнявшись на стременах, вперился взглядом.

— Там живых нет, — сказал он.

А мертвые теперь не страшны.

Хотелось бы так думать.

Чем ближе подходили лошади к лесу, тем яснее становилось, что лес этот болен. Желтизна тронула хвою, местами та и вовсе покрылась беловатым налетом, скукожилась, иссохла и осыпалась, оставляя ветви голыми и жалкими.

Зафыркали, затрясли головами лошади.

Травы… полегли.

И ощущение появилось такое вот… нехорошее. Подобное бывает в проклятых местах…

Первый мертвец лежал на опушке. Человек, пронзенный копьем. Ему и горло перерезали, милосердно добивая. И случилось это не сегодня. Над мертвецом сидел волк. И при приближении людей он повернулся, явно движения давались ему с трудом.

Его морда и грудь были облеплены будто пылью… серой плотной пылью, застывшей словно каменная корка. Волк кое-как поднялся на ноги. И зарычал. А потом упал, пронзенный стрелой.

— Ни к чему не прикасаться! — закричал маг. — И плотнее… щит. Я попытаюсь создать щит.

— Что это за…

Лес.

Мертвый.

Мертво в нем было все. Трава. И мхи. И птицы. И звери, если таковые водились тут. Дерева, что расправили ветви, поддерживая друг друга… хрустели под копытами ветви. И в мертвой тишине этот звук бил по нервам.

Будто по костям…

Воздух.

Тягучий. И каждый вдох дается с трудом. Желтая иглица осыпается с ветвей.

Но вот лес заканчивается. Он невелик, растет, разделяя луг и поля. Поле… в первое мгновенье Верховный даже не понимает, что случилось, почему Ицтли останавливается, вскидывая руку. А потом… поле было черно, словно сейчас весна и земля только-только готовится принять семя. Но глаза различают оттенки этой черноты. Она и лежит-то неровно, пятнами, всполохами. Она расползается по тонким стеблям, по колосьям, которые не успели убрать. Она мажет их чернотой.

Клонит к земле.

К мертвой уже.

— Что за… — Ицтли оборачивается. — Маг, что это?

— Не знаю, господин… — маг трогает лошадку и та нехотя подбирается ближе. — Это… какая-то болезнь. Растения тоже болеют, господин. Я слышал, что порой болезни их таковы, что могут уничтожить урожай за считанные дни… но это…

— Скверна, — голос Акти был тих, но мальчишку услышали все. — Это скверна…

— Что за она? — Ицтли не стал хмуриться и гневаться за дерзость, но знаком велел воину, который вез Акти, приблизиться. — Не дрожи. Здесь никто не причинит тебе вреда. Говори.

Он старался разговаривать ласково, но Акти вжал голову в плечи и оглянулся. Взгляд его искал Верховного. И тот кивнул, ободряя.

Маска вот тоже молчала. Не знала, что произошло с полем?

— Моя… матушка… была родом издалека, господин. Из-за края моря… и она говорила, что порой… случается… что тьма выходит из глубин и касается живого. И тогда все-то, чего она коснулась, гибнет, господин. Это называется Скверна. Она заставляет людей уходить. Оставлять дома, землю, все-то, что есть…

Голос его по-прежнему был тих.

— Когда скверна появляется, она… сперва невелика. Часто это походит на пятно… черное пятно. Маленькое, с ладонь. И тогда-то, если вовремя обнаружить, скверну можно остановить.

— Как?

— Огнем. Мама… говорила, что вырубается лес на десять шагов вокруг. И сжигается. Все-то… и так, чтобы не уцелело ни стебелька, ни листочка… что если ветер, то и дальше, ибо даже если крохотная былинка уйдет за стену огня… жечь надо от края к центру, — он нахмурился, пытаясь вспомнить больше. — Землю после посыпают солью. Это дорого, но иначе не спастись.

— Для людей она опасна? — Ицтли окинул взглядом поле. Чернота расстилалась во все стороны.

— Н-не знаю… мама… она говорила, что погибают посевы, что скот нечем кормить. Хотя… еще говорила, что животные тоже мрут, если едят такую траву. Они становятся буйными и… и люди могут сойти с ума.

— Значит, не есть. А если в руки взять?

— Не знаю.

— Скорее всего, ничего страшного не произойдет, — ожила Маска. — Полагаю, имеем случай заражения каким-то особо агрессивным видом плесени. Да, они могут выделять токсины… яды. Поэтому есть такое зерно неразумно. Но человек — не растение…

Верховный озвучил услышанное.

— Хорошо, — Ицтли, кажется, вздохнул с облегчением. Поле расстилалось по обе стороны дороги. — Есть мы эту дрянь не собираемся. И следите за лошадями. Вперед. Чем быстрее мы выберемся на ту сторону, тем лучше.

— Акти, — Верховный махнул рукой. — Ты молодец…

Воин придержал лошадь, так, чтобы удобно было говорить.

— Что еще рассказывала твоя матушка? О Скверне? Быть может, о других бедах…

Что-то подсказывало, что больные поля и ожившие мертвецы — не самая большая проблема из тех, что могут встретиться на пути.

— Матушка говорила, господин, что после скверны из земли встают чудовища. Она не видела их, но слышала от своей матушки… их называют а-амах, живущие во тьме. Никто не видел их, точнее те, кто видел, умерли от ужаса, ибо обличье а-амах столь отвратительно, что разум человеческий не способен принять его. А потому, зная о своем уродстве, а-амах сроднились с тьмой и тенями, в которых скрываются…

Это походило на сказку.

Родители часто рассказывают детям сказки о чудовищах, ибо так пытаются уберечь их.

— … они проникают во сны и приносят с собой кошмары. Они пьют их и жизненную силу человека, а когда той не остается, являют себя…

— Надеюсь, — проворчала Маска. — Это все-таки просто страшные истории… хотя… этот мир заставляет меня усомниться в том, что есть реальность.

Глава 19

Ирграм

Процесс синтеза длился.

И разговор.

Странный разговор, половину сути которого Ирграм не понимал. Голем — а Ирграм все же пришел к выводу, что имеет дело с древним и условно-разумным големом — честно пытался объяснить, но оказалось, что с памятью у него какие-то проблемы.

Какие именно?

Этого Ирграм тоже не понял. В итоге диалог получался донельзя странным.

— Твои жизненные параметры выходят за пределы общепринятых норм, — сказали Ирграму. — С точки зрения классической науки существо, с подобными параметрами, не может быть живым.

— Я и не живой.

— Существование мертвой материи, обладающей функциями живой, ненаучно. Само по себе это противоречит определению живого.

Рытвенник, которого Ирграм призвал, тоже слышал… это?

Эту?

И тявкнул, выражая возмущение.

Ну да. Рытвенник был.

И Ирграм тоже существовал. Научно это или противоречит.

— Вероятно ты представляешь новую форму жизни, которая требует дальнейшего изучения. Твое функционирование зависит от узкого энергетического спектра…

Она не умела молчать.

Или не желала?

Главное, что если поначалу Ирграм испытывал… ладно, не восторг, но хотя бы интерес, надеясь коснуться тайн Древних, то теперь лишь раздражение. И желание, чтобы это существо все же заткнулось.

Хотя бы ненадолго.

И отрешившись от бубнежа в голове, Ирграм попытался отделить пластины от тела. Если не так давно мысли о расставании с ними приводила в ужас, то теперь он с радостью избавился бы от докуки.

Он выпихнул их на край тела-облака, затем заставил часть тела, обволакивающую пластины, отодвинуться подальше, так, чтобы с Ирграмом её соединяла тонкая перемычка псевдо-плоти. Но энергетические тяжи никуда не делись. И даже если он разорвет перемычку, это существо останется привязанным к Ирграму.