В траву упала ровно порубленная кровяная колбаса больших размеров. Щадить я никого не собирался, а вот помочь друзьям следовало — у них-то не было такого костюма, как у меня.
Последней в траву упала срубленная голова. Она посмотрела на меня жуткими красными глазами, а потом прошипела:
— Отец! Помоги! Ямата-но Ороти, убей врага сссссвоих дочерей!
Она ещё что-то собиралась прошипеть, но воткнутый в пасть Земляной Меч не дал этому свершиться.
Когда же я повернулся к последней противнице, то Норобу и Такаюки торжественно воткнули катану в холодное сердце. Они оба тяжело дышали, одежды и доспехи имели весьма плачевный вид, но оба были довольны собой.
Серебряный орел вновь растворился на моей груди. Схватка была завершена и его помощь уже не требовалась.
Такаюки выдернул катану из тела змеедевки, после чего обтер сталь о траву и торжественно вложил её в ножны.
— Что-то вы долго с одной змеюкой возились, — не смог я удержаться от подколки. — Или вы её уговаривали на пару палок чая согласиться?
— Изаму-кун, с твоего языка порой срывается яд похлеще чем у нурэ-онна, — вытер лоб сэнсэй. — Может, твоей слюной нужно начать мазать поясницу?
— Если у вас болит поясница, то у меня есть целебная мазь, настоянная на травах, — проговорил Такаюки. — Вот сейчас мы закончим наш спор с господином Такаги, а после я буду иметь честь преподнести её вам.
— Какой спор? — не понял я.
— Тот самый, который прервало появление трех нурэ-онна, — проговорил Такаюки.
— Да? Ты ещё о нём помнишь? Тогда давай сделаем так — я позволю тебе нанести мне десять ударов, а ты мне позволишь нанести один. Согласен? И тогда посмотрим, кто из нас победит, — предложил я.
— Но это будет нечестно, — возмутился Такаюки.
— Конечно нечестно, всего десять, — хмыкнул Норобу. — Проси по меньшей степени сотню! Это тот ещё пройдоха!
Я улыбнулся и кивнул:
— Пусть будет сотня. Но если можно, то побыстрее. Нам ещё друга искать…
Такаюки переводил взгляд с меня на Норобу. Он понимал, что мы над ним потешаемся, но не совсем понимал — где именно. Такаюки до конца ещё не понял, что мой костюм для его катаны неуязвим, но и терять лицо ему не хотелось.
Вдали снова что-то бахнуло.
— Опасное тут место, а ваш друг… Он давно пропал?
— Давно, — кивнул я в ответ. — Так давно, что и не сказать. Однако, мы его любим и вряд ли сможем вот так вот просто забыть. Ладно, Такаюки, давай закончим наш спор. Я готов. Ты как?
— Я тоже готов решить наш спор, — поклонился он. — Но… ваши слова, ваше боевое искусство и ваши навыки заставляют меня принять поражение без боя. Господин Норобу, я готов служить вам и признать своим начальником. Однако, я готов делать это вплоть до нахождения вашего друга. Потом нам всё-таки придется скрестить мечи с господином Такаги.
— Такаюки, ты уже не самурай, тебе не стоит придерживаться этих ваших моральных принципов, — буркнул Норобу. — Если хочешь показать, что до ушей заполнен честью и достоинством, то я так и быть — лишу тебя головы. Как полагается лишу — чтобы голова не упала на шелк, и ты не был обесчещен. Но если ты готов принять нелегкую долю ронина и пойти с нами по новому пути, то будь готов принимать боль такой, как она есть. Мы порой будем недоедать, недосыпать и даже недопивать. Нам вместо циновки станет постелью трава, а вместо крыши над головой бездонное синее небо. Готов ли ты к такому, самурай без господина?
— Я готов, господин Норобу. А если вы скажете — откуда знаете Акеми, то…
— Откуда знаю? Мне было видение, — отмахнулся сэнсэй. — Потом как-нибудь расскажу.
— Хорошо, господин Норобу, я полностью в вашем распоряжении, — торжественно поклонился Такаюки.
— А я рядом похожу, — присел я в реверансе.
— От человека с таким складом ума я большего и не ожидаю, — фыркнул в ответ Норобу.
— Тогда двинули? — спросил я. — Вот только в какую сторону?
— Ну, есть одно старинное гадание, — пробурчал Норобу. — На кишках гадали…
Я посмотрел на лежащих в траве змеедевок.
— Извини, но в этом я участвовать не буду. Если хочешь, то сам ковыряйся! Они хоть и дохлые, но как-то копаться внутрях… Не, не буду!
— Чистоплюй, — вынес вердикт Норобу. — Да мне любые кишки подойдут. Можешь даже пару обычных гадюк притащить. Вон хоть с того камня.
— Не, этих пожалуйста. А почему ты этих девок назван нурэ-онна? И кстати, одна из них взывала к какому-то Ямата-но Ороти. Вроде даже отцом его называла… Это кто вообще?
— Кто это? Это восьмиглавый змей, пришедший из недр Дзигоку на нашу землю в те времена, когда боги спокойно могли по ней ходить. Муж Аматэрасу, Сусаноо, победил змея Ямата-но Ороти в бою. Очень страшной была та битва, тряслось небо и земля, когда эти существа сражались. Попали под общий замес и люди. Те девушки, на кого попали капли крови восьмиглавого, превратились в нурэ-онна и вынуждены всю жизнь оставаться полулюдьми-полузмеями. Потому и называют они Ямату-но Ороти своим отцом, ведь это он им дал жизнь. Пусть такую поганую, но долгую… Ногути-сан, я бы не прочь подкрепиться чем-либо. Тут есть поблизости какая-нибудь деревня?
— Недалеко есть деревня Оноги, — задумчиво почесал голову Такаюки. — Если её ещё не опустошили ёкай, то это довольно процветающая деревня. Но если вам хочется спать под открытым небом, то лучше перейти ближе к реке — там меньше гадюк…
— Да? Что же, в таком случае, мы оставим планы ночевки под открытым небом до другого раза, а попросимся на ночлег в этой деревеньке, — сказал я. — Кстати, Ногути-сан, а не богат ли ты монетой? А то мы поиздержались в пути. Но как только у нас в карманах забренчит, мы сразу же рассчитаемся — слово чести.
— Да-да, конечно, — кивнул Ногути. — Я буду счастлив оказать вам помощь. И могу даже помочь поймать гадюк.
— А вот этого не надо. Пусть мой ученик сделает это сам, — склонил голову на плечо Норобу. — Если не хочет ковыряться в кишках нурэ-онна, то пусть ловит других змеюк…
Я скорчил рожу, а после отправился на охоту. Разнеженные на солнце змеи оказались податливыми и вскоре у меня оказалось на руках три экземпляра. Их я и принес Норобу для его гадания.
Поколдовав над внутренностями убитых гадюк, Норобу кивнул сам себе и потом сказал:
— Ну что же, тогда в деревню, а потом на северо-восток. Там нас ждет Киоси…
Глава 9
Шли мы недолго, всего час или два. Вскоре на горизонте показалась деревушка Оноги. Вряд ли её можно было назвать богатой или процветающей, скорее к ней подходило слово "умеренное". Умеренные дома — не рассыпались, но и не были новыми. Умеренные жители — не нападали, но и дружеские объятия не распахивали. Умеренные чахлые газоны и хмурые дворовые собаки. Но вот что мне совсем не понравилось — на лицах прохожих царила великая грусть, словно узнали про очередное подорожание капусты.
— Такаюки, ты ничего странного не заметил? — спросил я, ступая по пыльной мостовой.
— Конечно же заметил! Это же надо — яблоки по медяку за штуку. Да это лютая обдираловка! У нас в Эдо по три яблока за медяк дают, — Такаюки показал на пышнотелую торговку возле дороги.
— Да нет, я про то, что люди здесь все печальные, как будто у каждого в семье кот умер.
Такаюки озадаченно почесал макушку, а после глубокомысленно пожал плечами:
— Конечно! Будешь тут печальным, если яблоко на медяк меняют…
— Ладно, давай найдемте чайную. Там наверняка знают о настоящей причине такой грусти, — потянул я Такаюки подальше от торговки яблоками, пока тот не начал возмущаться ценой в полный голос.
Норобу смотрел по сторонам и не влезал в нашу беседу. Но, по всей видимости, он тоже чуял какую-то странность в поведении местных жителей.
Мы прошли по центральной улице и вскоре встретили чайную на углу. Внутри собралось около десятка крестьян, которые неторопливо распивали чай и вели непринужденную беседу. На вошедшего самурая и его спутников не обратили никакого внимания, как будто к ним каждый день самураи заходят.