Нити расползались, оставив палку. И когда Винченцо поднял её, даже не шелохнулись. А вот заряд силы тварь слизала начисто. Интересно, что остаточное тепло чувствовалось, но то ли было его слишком мало, чтобы заинтересовать тварь, то ли реагировала она на тепло и силу вместе, главное, что палка перестала быть интересной.

— Ладно, что-то он и вправду знает, но… будет ли от этого толк? С чумой, признаю, угадал. Но в остальном… мне кажется, что знания у него весьма поверхностны.

— Соглашусь.

Палка на конце была словно оплавленной. Часть древесины растворило, отдельные волокна разбухли и расслоились.

На зубы не похоже.

Скорее уж воздействие какой-то кислоты.

— Тогда какой смысл?

— Любое знание ценно. Порой даже не оно нужно, а… — Карраго щелкнул пальцами. — Идея. Мысль. То, что там для него обыденно и просто, здесь может стать открытием. Или подтолкнуть к этому самому открытию. Вспомни историю…

— Помню, — Миара глядела на кролика.

И Винченцо.

И Карраго.

Ушастый коснулся самой кромки воды, да и замер. Он то наклонялся к реке, чтобы пить, то вновь вставал столбиком, прислушиваясь к чему-то, понятному лишь ему одному. То опускался, тревожа серебристую гладь. И нити, до того лежавшие спокойно, пришли в движение.

— Глубже…

— Нет, надо понять, способна ли она выбраться, — ответил Карраго. — Так вот… мы сами не догадываемся порой, сколько и чего знаем. Разум человека устроен весьма интересно. Это воистину сокровищница…

— До которой тебе не терпится добраться?

Кролик развернулся, явно намереваясь убраться подальше от воды, и тварь не выдержала. Серебристые нити выплеснулись волной, накрывая несчастного зверя. Спутали, потянули вглубь и… опали.

— Именно, дорогая моя… именно… кстати, тварь остро реагирует на тепло. Во всяком случае эта.

— Знания можно получить по-разному, — Миара взмахнула рукой, создав шар, который опустила к воде. Шар был небольшим, с перепелиное яйцо, но горячим, если из воды вновь вылетели тонкие нити щупалец. — Точно, тепло…

— Можно. Безусловно. Но в большинстве случаев нужно понимать, что именно ты хочешь вытащить. Какие вопросы задавать. Как сделать так, чтобы человек, которому ты их задаешь, ответил правду, — Карраго с интересом наблюдал, как шар поднимается выше, а за ним — хвост из щупалец, которые тварь свивала вместе. — Кроме того в подобных условиях разум имеет обыкновение угасать. Не говоря уже о том, что всегда есть риск переборщить с воздействием. Нет… много проще и легче, когда с тобой хотят сотрудничать. Когда человек сам стремиться помочь. Искренне. От души.

Её хватило на полчеловеческих роста. Потом раздался громкий звук, то ли писк, то ли визг, от которого по поверхности реки пошла рябь, и щупальца рассыпались серебряными каплями.

— Так вот, девонька, не стоит вызывать у человека, который тебе нужен, неприязнь.

— Разговорами про рабов?

— Сколь я понял, рабов у них нет.

— А как они живут? — искренне удивилась Миара.

— Вот… как-то живут. И это уже интересно. Устройство мира, начиная от глобального и заканчивая мелочами вроде того, кто помогает им принимать ванну. Или стирает белье.

— Слуги? — предположил Винченцо. — Или сами. Многие бедняки…

— Он не из бедняков. Привычки не те. Но, пожалуй, не из богатых. Со слугами обращаться совершенно не умеет… и следовательно, слуг у него не было. Или в целом там нет слуг? Как и рабов? В общем, выясни.

— Я?

— Тебе же интересно, — пожал плечами Карраго, отступая от реки, поверхность которой дрожала, шла яминами, а из тех то тут, то там выплескивались жгуты. Издали те походили на водяные, но теперь Винченцо ощущал и движение силы. — Если же серьезно, то я не знаю, сколько мне осталось. Редко кто в городе доживал до моих лет. А уж кому и случалось, тот не спешил делиться… ощущениями. Десять? Двадцать лет? Полгода? Как знать. Моя жизнь подходит к пределу…

— И потому ты перекладываешь грязную работу на других, — заключила Миара.

— Не грязную. Я же не предлагаю его пытать или что-то вроде… отнюдь. Сблизиться. Вам это будет проще. Мне он не доверяет…

— Странно, с чего бы это, — не удержался Винченцо. Но Карраго пропустил укол мимо ушей.

— А вы — дело другое… он к вам привязан.

— Я предлагала выйти за него замуж. Он отказал!

— Какой поразительно разумный юноша. я не о замужестве. И не о любви. Извини за прямоту, но сейчас меньше всего стоит рассчитывать на женские чары.

— Почему?

— В воду посмотрись, если зеркала не захватила.

Миара на воду посмотрела.

— Воздержусь, пожалуй…

— Да и ненадежно это… любовь. Сегодня тебя, завтра — другую… стань ему помощником. Соратником. Другом. Человеком, которому он доверяет и к совету которого прислушивается. Это будет куда как надежнее. Кстати, вы знали, что алхимический огонь при небольших… усовершенствованиях и в воде горит? А ни одна тварь на моей памяти не выдерживала хорошего кипячения… да, и к мальчику тоже присмотрись. Наш общий друг весьма серьезно относится ко взятым на себя обязательствам. Так что возьми пример со своего брата. Он делает все правильно. Но ему бы помочь.

Карраго замолчал, чтобы добавить:

— Или хотя бы не мешать.

Глава 24

Глава 24

Верховный

Акти дрожал, пусть и старательно давил в себе эту вот дрожь, но страх его ощущался, вязкий, тягучий. И Верховный вздохнул.

Отпустить?

Но хватит ли у него сил подняться самому? Позвать кого-нибудь другого? Другим он не доверял.

— Ты мне живым нужен, — сказал он, отчасти понимая, что в этом услужливом мальчике так раздражало Владыку копий.

Этот вот страх.

— Сам я не поднимусь.

Он мог бы не объяснять, хватило бы повеления, но… Верховный оперся на плечо.

Уже три дня Яотл сам приносит жертвы. Так доложили Верховному. И эта новость, в общем-то обыкновенная, ожидаемая даже, вызвала в душе протест. Будто бы кто-то покусился на нечто, принадлежавшее лишь Верховному.

И странно.

Когда поднимался Мекатл, он не испытывал ничего подобного. И позже, когда его поставили перед выбором, назвав три имени, тоже.

А теперь вот… ревность. Глухая глупая ревность человека, чей срок жизни давно вышел, к тем, кто займет его место.

— Я… готов, господин, — Акти склонил голову.

Надо ли…

Маска ведь там. Где еще укрыть мятежного бога, кроме как среди иных богов? И ей бы оставаться на вершине, лежать, ибо однажды освобожденная, она уже захватила разум. Так стоит ли снова…

Лестница.

Высокие ступени. Узкие настолько, что ставить ногу неудобно, того и гляди соскользнет. И ноги ноют в коленях. А левая и вовсе будто не гнется.

Но надо.

Наверх.

И там уже, где пахнет ветром и старой кровью, Верховный точно поймет, что делать. Под рукой — плечо Акти, который ступает боком. И взгляд его устремлен в бездну. Наверняка страшно. Верховный слышит, как учащенно бьется сердце.

Да, высоко.

И перил нет.

И когда-то, в первый раз поднимаясь по лестнице, он испытывал точно такой же страх — не удержаться. Есть, конечно, иной путь, сокрытый в глубине пирамиды, там, где в душных комнатах обретаются рабы, поставленные служить. И те, кто избран предстать перед богами. И разумнее было бы пройти именно тем путем, но… он для рабов.

И для слабых.

Верховный же упрямо отказывался признавать себя настолько слабым.

Акти сумел. Дошел до самой вершины и уже там, на площадке, остановился, не смея сделать шаг. Чего он боится? Гнева богов? Или же того, что Верховный передумает?

— Снова не убирались, — проворчал Верховный, подойдя ближе к статуям. Позолота окончательно сползла с грозного лика, обнажив камень. А подножие изваяния захватили мхи. Кое-где Мекатл успел их счистить.

Жаль, что он умер.

Надо будет сказать Яотлу. Пусть не сам, но поручит кому… Верховный коснулся божественного лика и прислушался к ощущениям. Ничего. Пустота.