А Ксочитл не мешала.

— Почему нет?

— Не знаю. Не понимаю, зачем? Рабы во многом слабы. Беспомощны. Они нуждаются в заботе.

— Как и все иные люди.

— Они не сумеют выжить сами, — Ицтли сцепил руки. — Я думал. Много думал… Древние были свободны. Я спрашивал.

А Маска рассказывал. И о мире Древних в том числе.

— Их жизнь удивительна. Я не уверен, что все понял верно, но если так, то они сами были равны богам. И тогда правильно, что средь них не было рабов. Боги равны меж собой.

Боги.

Снова боги.

— Не спеши, — голос Маски прорезался, закрыв остальные. — Им пока так понятнее. Со временем… изменится.

Изменится ли?

— Если сохранишь желание изменить. Но не быстро… быстро не получится. Смирись.

— Но пока-то, — Ицтли Маску не слышал. — Пока рабы нужны. Даже вот явимся мы в город. Если отец мой держит его, то нам откроют врата. И мы принесем добрую весть…

Он чуть нахмурился.

Тоже опасается, что врата не откроют?

Что отец его, могучий Владыка Копий, не удержал город? И что те, кто сокрыт за стенами его, больше не готовы склонить головы пред Императрицей?

Сомнения.

Сомнения разрушали душу. И не только душу Верховного, выходит.

— Но даже если все… хорошо… нас примут… и будут рады…

Не будут. Тут сомневаться не приходится, но примут.

— … как скажешь ты им, рожденным под старым Солнцем, что надлежит им отпустить на волю всех рабов?

— Мальчик дело говорит, — вклинился Карраго. — Люди готовы будут славить вас, но сомневаюсь, что возлюбят достаточно, чтобы просто так отдать свое имущество.

— Да и сами рабы? Куда они пойдут?

— И снова он прав. Найдутся, конечно, те, кто будет рад свободе. Но большая часть уже привыкла жить по правилам. Иметь хозяина, который даст и кров, и пищу, и работу. И решит-то все проблемы…

Почему-то вспомнился Акти.

И другие…

Те, кого Верховный и за людей-то не считал. А теперь стало тошно. Старость изменила? Близость к смерти?

— Думаю, там и без того хватит несчастных, которых выгнали из дома, чтобы не делиться пищей. Вот их и объяви свободными… — Карраго задумался. — Все одно на станциях нужны будут работники. Те, у кого своя земля, особенно, если она не пострадала, не рискнут уходить под землю. А вот рабы — дело иное. Можешь объявить налог… брать его рабами. Потом объявишь их свободными…

— В принципе, — вклинилась в разговор Маска. — Можно создать проект постепенной социальной эволюции, которую будем направлять с тем, чтобы происходил постепенный добровольный отказ. Чтобы рабство стало невыгодным… но да, резкие перемены сейчас опасны.

— Жертвоприношения тоже оставить?

— А думаешь, если ты их запретишь, тебя возьмут и послушают? Вот так сразу? Попробуй заменить на скот… скажем, новым богам милее скот. Цветы там… в концепцию цветы впишутся просто отменно. Зерно. Придумай. Люди не сумеют, чтобы сразу и без жертв. Это же основы. Я тебе, ты мне… чем богаче жертва, тем больше удача… а там потихоньку и забывать станут. Поколения два-три и все изменится.

Хотелось бы верить.

Во все и сразу.

Встреча состоялась.

Честно говоря, Верховный ожидал… иного? Он и сам не знал, чего.

Войска, что выстроиться ровными рядами. Стяги? Полководцы в сияющих доспехах? Императорское знамя, злато которого, отражая солнечный свет, слепило бы глаза?

Повозка.

И люди подле нее.

Императрица встает, сжимая руку Ксочитл. И Верховный слышит, как быстро-быстро стучит её сердце.

Ицтли выходит первым.

И помогает выбраться из повозки женщинам. Верховный же качает головой. Он слаб, но не настолько, чтобы принять помощь.

А там, снаружи…

Зеркало?

Зеркало… два отражения глядят друг в друга. И кто настоящее? Белые одежды… одежды и те одинаковы.

И судорожно выдыхает Ксочитл, стискивая руку. Она тоже потерялась? Растерялась? Ицтли замер. И взгляд его встревоженный мечется меж двумя Императрицами.

— Удивительное сходство, — голос Владыки сущего нарушает тишину мыслей. — Вот уж вправду мастер заклятье плел… хотя, подозреваю, не обошлось без общей крови.

Они смотрят друг на друга, две девочки.

И делают шаг.

Одновременно.

И столь же одновременно тянут друг к другу руки. Их пальцы касаются, и это прикосновение что-то меняет, если к Верховному возвращается способность дышать, утраченная давно, забытая даже будто бы.

Они обходят друг друга, не разрывая прикосновений. Они столь одинаковы, что даже улыбки их — отражения.

— А которая из них наша? — тишину нарушает долговязый юноша с железным обручем на голове. В центре обруча, в основании единственного зубца его полыхает ярким цветом камень.

— Понятия не имею, — отзывается его спутник. — Потом разберемся.

Он невысок, да и обличье имеет довольно странное. Плоское лицо с круглыми глазами. Кожа, пусть и тронутая солнцем, все же слишком светла.

Хотя темнее, чем у юноши.

И Система послушно приходит на помощь, открывая имена. Не только имена…

— Рад приветствовать вас на земле мешеков, — Верховный первым подходит к гостям и кланяется, ибо Система не обманывает. А если так, то поклон — меньшее, что он может сделать в знак уважения.

— И я вас, — парень повторяет его жест, хотя не хватает ему должной мягкости в движениях. И по всему видно, что не привык он кланятся. — Вы же Верховный жрец, верно?

— Верно, Владетель… барон, — Верховный все же решил использовать тот титул. — И также приветствую вашего благородного наставника. Позвольте представить…

Ицтли нахмурился.

И выражение лица стало упрямым. Но поклонился, когда Верховный назвал его имя. Ксочитл же чуть склонила голову. И выдохнула, сказав:

— Теперь у меня две дочери.

Тон был таков, что возражать желания не возникло. Во всяком случае, у Верховного.

— Ну да… это проблема, — заговорил старший из варваров. — Как мне кажется… две Императрицы — это на одну больше, чем нужно.

— Они могут править вместе, — подал голос Ицтли. — И никто не посмеет…

— Посмеют, — Дикарь не позволил договорить, чем заработал полный гнева взгляд. Правда, к нему остался равнодушен. — Не сейчас, если правильно представить… богизбранность и все такое… но через некоторое время с богоизбранностью пообвыкнуться. Девочки позврослеют. Замуж выйдут. И поверь, потенциальный император из числа не мешеков… не обрадует.

— Значит, надо выбрать из числа мешеков, — Ицтли мотнул головой.

— Поздно, — юный барон вздохнул. — Да и не хочу я в императоры.

— Потом, — Верховный перехватил руку Ицтли, который явно собирался сказать что-то, о чем все после пожалеют. — Я расскажу тебе позже…

— Даже если вдруг… эта проблема решиться, — а вот Дикарь смотрел Ицтли в глаза. — Останутся другие… два мужа. За каждым своя партия. Тто есть люди, которые хотят своей власти. Власти всегда хотят и всегда больше, чем уже есть. А значит, начнутся интриги… потом опять же, споры за будущее престола. Будут дети? И чьи наследуют? По старшинству? Полу? Крови? Характеру? Уму? Рано или поздно, но найдется кто-то, кто решит устроить маленький такой заговор. И все в конечном итоге выльется в очередную войну.

— Но… как тогда? — Ицтли мучительно нахмурился.

Он был достаточно умен, чтобы не закрывать глаза на правду.

И слишком совестлив, чтобы отвернуться в подходящий момент, позволив другим решить проблему.

— Стоит поторопиться, — Императрица, стоявшая слева, подняла голову и посмотрела на небеса. — Солнце к полудню. Красиво получится… она обещала сделать очень красиво.

Верховный хотел было спросить…

Не стал.

И без того ясно… что ж, миру нужны будут всякие божества. Почему бы женщинам не отдать собственное? К примеру Великую мать…

— Какая из нее мать? — донеслось эхом.

…добрую, участливую, заботящуюся о дочерях своих…

Эхо хохота оглушило.

И пожалуй, смеялся не только вездесущий Карраго.